Воровство, милые мои, — это цельная и огромная наука.
В наше время, сами понимаете, ничего не сопрешь так вот, здорово
живешь. В наше время громадная фантазия требуется.
Главная причина — публика очень осторожная стала. Публика такая, что
завсегда стоит на страже своих интересов. Одним словом, вот как бережет свое
имущество! Пуще глаза!
— Глаз, говорят, завсегда по страхкарточке восстановить можно.
Имущество же никоим образом при нашей бедности не вернешь.
И это действительно верно.
По этой причине вор нынче пошел очень башковитый, с особенным
умозрением и с выдающейся фантазией. Иначе ему с таким народом не
прокормиться.
Да вот, для примеру, нынче осенью опутали одну знакомую мою — бабку
Анисью Петрову. И ведь какую бабку опутали! Эта бабка сама очень просто
может любого опутать. И вот подите же — уперли у ней узел, можно сказать,
прямо из-под сижу.
А уперли, конечно, с фантазией и замыслом. А сидит бабка на вокзале. Во
Пскове. На собственном узле. Ожидает поезда. А поезд в двенадцать часов ночи
ходит.
Вот бабка с утра пораньше и приперлась на вокзал. Села на собственный
узел. И сидит. И нипочем не сходит. Потому пугается сходить. «Не замели бы,
полагает, узел».
Сидит и сидит бабка. Тут же на узле и шамает и водицу пьет — подают ей
Христа ради прохожие. А по остальным мелким делишкам — ну, мало ли —
помыться или побриться — не идет бабка, терпит. Потому узел у ней очень
огромный, ни в какую дверь вместе с ней не влазит по причине размеров. А
оставить, я говорю, боязно.
Так вот сидит бабка и дремлет.
«Со мной, думает, вместях узел не сопрут. Не таковская я старуха. Сплю
я довольно чутко — проснусь».
Начала дремать наша божья старушка. Только слышит сквозь дремоту, будто
кто-то ее коленом пихает в морду. Раз, потом другой раз, потом третий раз.
«Ишь ты, как задевают! — думает старуха. — Неаккуратно как народ
хожит».
Протерла бабка свои очи, хрюкнула и вдруг видит, будто какой-то
посторонний мужчина проходит мимо нее и вынимает из кармана платок. Вынимает
он платок и с платком вместе нечаянно вываливает на пол зеленую трешку.
То есть ужас как обрадовалась бабка. Плюхнулась, конечное дело, вслед
за трешкой, придавила ее ногой, после наклонилась незаметно — будто Господу
Богу молится и просит его подать поскорей поезд. А сама, конечное дело,
трешку в лапу и обратно к своему добру.
Тут, конечно, грустновато рассказывать, но когда обернулась бабка, то
узла своего не нашла. А трешка, между прочим , оказалась грубо фальшивая. И
была она кинута на предмет того, чтобы бабка сошла бы со своего узла.
Эту трешку с трудом бабка продала за полтора целковых.
