Баллада

Шел веку пятый. Мне – восьмой.
Но век перерастал.
И вот моей восьмой весной
Он шире жизни стал.
Он перерос вокзал, да так,
Что даже тот предел,
Где раньше жались шум и шлак,
Однажды поредел.
И за катушками колес,
Поверх вагонных крыш в депо,
Трубу вводивший паровоз
Был назван: «Декапот».
Так машинист его не зря
Назвал, отчаянно вися
С жестяным чайником в руке.
В нем было: копоть, капли, пот,
Шатун в кузнечном кипятке,
В пару вареная заря,
В заре – природа вся.
Но это было только фон,
А в центре фона – он.
Незабываемый вагон
Фуражек и погон.
Вагон хабаровских папах,
Видавших Ляоян,
Где пыльным порохом пропах
Маньчжурский гаолян.
Там ног обрубленных кочан,
Как саранча костляв,
Солдат мучительно качал
На желтых костылях.
Там, изувечен и горбат,
От Чемульпо до наших мест,
Герой раскачивал в набат
Георгиевский крест.
И там, где стыл на полотне
Усопший нос худым хрящом, –
Шинель прикинулась плотней
К убитому плащом.
– Так вот она, война! – И там
Прибавился в ответ
К семи известным мне цветам
Восьмой – защитный цвет.
Он был, как сопки, желт и дик,
Дождем и ветром стерт,
Вдоль стен вагонов стертый крик
Косынками сестер.
Но им окрашенный состав
Так трудно продвигался в тыл,
Что даже тормоза сустав,
Как вывихнутый, ныл,
Что даже черный кочегар
Не смел от боли уголь жечь
И корчился, как кочерга,
Засунутая в печь.
А сколько было их, как он,
У топок и кувалд,
Кто лез с масленкой под вагон,
Кто тормоза ковал!
– Так вот она, война! – Не брань,
Но славы детский лавр,
Она – котлы клепавший Брянск
И Сормов, ливший сплав.
Она – наган в упор ко рту,
Срываемый погон,
Предсмертный выстрел – Порт-Артур!
И стонущий вагон…
Но все ж весна была весной,
И я не все узнал…
Шел веку пятый. Мне – восьмой,
И век перерастал.