Был темный дождливый день в две краски. Всё освещенное казалось белым, всё неосвещенное — черным. И на душе был такой же мрак упрощения, без смягчающих переходов и полутеней.
За что же мне такая участь, что я всё вижу и так обо всём болею?
Когда он уехал, ей показалось, что стало тихо во всём городе и даже в меньшем количестве стали летать по небу вороны.
Ещё более, чем общность душ, их объединяла пропасть, отделявшая их от остального мира. Им обоим было одинаково немило всё фатально типическое в современном человеке, его заученная восторженность, крикливая приподнятость и та смертная бескрылость, которую так старательно распространяют неисчислимые работники наук и искусств для того, чтобы гениальность продолжала оставаться большою редкостью.
В делах житейских эти предприимчивые, уверенные в себе, повелительные люди незаменимы. В делах сердечных петушащееся усатое мужское самодовольство отвратительно.
Я без ума, без памяти, без конца люблю тебя.
Но давай и безумствовать, сердце мое, если ничего, кроме безумства, нам не осталось.
Революции производят люди действенные, односторонние фанатики, гении самоограничения. Они в несколько часов или дней опрокидывают старый порядок. Перевороты длятся недели, многие годы, а потом десятилетиями, веками поклоняются духу ограниченности, приведшей к перевороту, как святыне.
Мне невероятно, до страсти хочется жить, а жить ведь значит всегда порываться вперед, к высшему, к совершенству и достигать его.
О, с какою силою, как проницательно чувствуют в детстве, впервые!
О, как хочется иногда из бездарно-возвышенного, беспросветного человеческого словоговорения в кажущееся безмолвие природы, в каторжное беззвучие долгого, упорного труда, в бессловесность крепкого сна, истинной музыки и немеющего от полноты души тихого сердечного прикосновения!
Ей не хочется нравиться, быть красивой, пленяющей. Она презирает эту сторону женской сущности и как бы казнит себя за то, что так хороша. И эта гордая враждебность к себе удесятеряет ее неотразимость.
Каким непоправимым ничтожеством надо быть, чтобы играть в жизни только одну роль, занимать одно лишь место в обществе, значить всего только одно и то же!
Печку топить — это вам не на рояле играть. Надо поучиться.
Война — особое звено в цепи революционных десятилетий. Кончилось действие причин, прямо лежавших в природе переворота. Стали сказываться итоги косвенные, плоды плодов, последствия последствий. Извлечённая из бедствий закалка характеров, неизбалованность, героизм, готовность к крупному, отчаянному, небывалому. Это качества сказочные, ошеломляющие, и они составляют нравственный цвет поколения.
Силу подлости и злобы одолеет дух добра.
Предмет нашего обожания тем больше кажется нам жертвою, чем более мы его любим.
Человек рождается жить, а не готовиться к жизни.
Надо ставить себе задачи выше своих сил: во-первых, потому, что их всё равно никогда не знаешь, а во-вторых, потому, что силы и появляются по мере выполнения недостижимой задачи.
Я не люблю людей, безразличных к истине.
«Как хорошо на свете! — подумал он. — Но почему от этого всегда так больно?»
Все люди, посланные нам — это наше отражение. И посланы они для того, чтобы мы, смотря на этих людей, исправляли свои ошибки, и когда мы их исправляем, эти люди либо тоже меняются, либо уходят из нашей жизни.
Спасение не в верности формам, а в освобождении от них.
С кем протекли его боренья? С самим собой, с самим собой.
Быть женщиной — великий шаг,
Сводить с ума — геройство.
Вот хомут, вот дуга, я те больше не слуга.
Неуместно и несвоевременно только самое великое.
Главной бедою, корнем будущего зла была утрата веры в цену собственного мнения.
Все нынешней весной особое,
Живее воробьёв шумиха.
Я даже выразить не пробую,
Как на душе светло и тихо.
Им стараешься добро, а они норовят тебе нож в ребро.
Будущее — это худшая из всех абстракций. Будущее никогда не приходит таким, каким его ждешь.
Я знал двух влюблённых, живших в Петрограде в дни революции и не заметивших её.
Принадлежность к типу есть конец человека, его осуждение.
Попадаются люди с талантом. Но сейчас очень в ходу разные кружки и объединения. Всякая стадность — прибежище неодарённости, всё равно верность ли это Соловьёву, или Канту, или Марксу. Истину ищут только одиночки и порывают со всеми, кто любит её недостаточно.
Февраль. Достать чернил и плакать!
«Не трогать, свежевыкрашен», —
Душа не береглась,
И память — в пятнах икр и щек,
И рук, и губ, и глаз.
Всякая любовь есть переход в новую веру.
Недотрога, тихоня в быту,
Ты сейчас вся огонь, вся горенье.
Дай запру я твою красоту
В тёмном тереме стихотворенья.
Терять в жизни более необходимо, чем приобретать. Зерно не даст всхода, если не умрет.
Верю я, придет пора —
Силу подлости и злобы
Одолеет дух добра.
Февраль. Достать чернил и плакать!
Писать о феврале навзрыд,
Пока грохочущая слякоть
Весною черною горит.
Рассудок? Но он — как луна для лунатика.
Мы в дружбе, но я не его сосуд.
Я так люблю тебя, что даже небрежен и равнодушен, ты такая своя, точно всегда была моей сестрой, и первой любовью, и женой, и матерью, и всем тем, чем была для меня женщина. Ты — Та Женщина.
Меня с детства удивляла эта страсть большинства быть в каком-то отношении типическим, обязательно представлять какой-нибудь разряд или категорию, а не быть собой. Откуда это, такое сильное в наше время поколение типичности? Как не понимать, что типичность – это утрата души и лица, гибель судьбы и имени!
Перенестись туда, где ливень
Еще шумней чернил и слез.
Сознание — яд, средство самоотравления для субъекта, применяющего его на самом себе.
Но в том то и дело, что человека столетиями поднимала над животными и уносила ввысь не палка, а музыка: неотразимость безоружной истины, притягательность ее примера.
Что значит быть евреем? Для чего это существует? Чем вознаграждается или оправдывается этот безоружный вызов, ничего не приносящий, кроме горя?
Любить иных — тяжелый крест.
Дар любви, как всякий другой дар. Он может быть и велик, но без благословения он не проявится.
Все горе в том, что я тебя люблю, а ты меня не любишь.
Все решительно матери — матери великих людей, и не их вина, что жизнь потом обманывает их.
Талант — в высшем широчайшем понятии есть дар жизни.
Искусство, в том числе и трагическое, есть рассказ о счастье существования.
Искусство всегда, не переставая, занято двумя вещами. Оно неотступно размышляет о смерти и неотступно творит этим жизнь.
Единственное, что в нашей власти, это суметь не исказить голоса жизни, звучащего в нас.
К добру надо привлекать добром.
Перевороты длятся недели, много годы, а потом десятилетиями, веками поклоняются духу ограниченности, приведшей к перевороту, как святыне.
Этим и страшна жизнь кругом. Чем она оглушает, громом и молнией? Нет, косыми взглядами и шепотом оговора. В ней все подвох и двусмысленность. И над сильным властвует подлый и слабый.
А что такое история? Это установление вековых работ по последовательной разгадке смерти и ее будущему преодолению. Для этого открывают математическую бесконечность и электромагнитные волны, для этого пишут симфонии.
Любимая, — жуть! Когда любит поэт,
Влюбляется бог неприкаянный.
Сильней на свете тяга прочь, и манит страсть к разрывам.
Приедается всё.
Лишь тебе не дано примелькаться.
Снявши шапку,
Сто слепящих фотографий
Ночью снял на память гром.
Во всем мне хочется дойти
До самой сути.
В работе, в поисках пути,
В сердечной смуте.
Я ими всеми побежден,
И только в том моя победа.
В стихи б я внес дыханье роз,
Дыханье мяты…
«Тише!» — Крикнул кто-то,
Не вынесши тишины.
Неумение найти и сказать правду — недостаток, которого никаким уменьем говорить неправду не покрыть.
Когда сквозь иней на окне
Не видно света божья,
Безвыходность тоски вдвойне
С пустыней моря схожа.
Поцелуй был как лето. Он медлил и медлил,
Лишь потом разражалась гроза.
И я старался дружбу свесть
С людьми из трудового званья,
За что и делали мне честь,
Меня считая тоже рванью.
Я один. Всё тонет в фарисействе.
Жизнь прожить — не поле перейти.
Жить и сгорать у всех в обычае,
Но жизнь тогда лишь обессмертишь,
Когда ей к свету и величию
Своею жертвой путь прочертишь.
Помешай мне, попробуй. Приди, покусись потушить
Этот приступ печали, гремящей сегодня…
Как с полки, жизнь мою достала
И пыль обдула.
Ни у какой истинной книги нет первой страницы. Как лесной шум, она зарождается Бог весть где, и растет, и катится, будя заповедные дебри, и вдруг, в самый темный, ошеломительный и панический миг, заговаривает всеми вершинами сразу, докатившись.
В нашу прозу с ее безобразьем
С октября забредает зима.
Небеса опускаются наземь,
Точно занавеса бахрома.
… Жизнь не ждет.
Не оглянешься и святки.
Только промежуток краткий,
Смотришь, там и новый год.
Но кто мы и откуда,
Когда от всех тех лет
Остались пересуды, а нас
На свете нет.
Наяву ли всё? Время ли разгуливать?
Лучше вечно спать, спать, спать, спать
И не видеть снов.
Сказочно только рядовое, когда его коснется рука гения.
Нравственности учит вкус, вкусу же учит сила.
Все горе в том, что я люблю тебя, а ты меня не любишь. Я стараюсь найти смысл этого осуждения, истолковать, оправдать, роюсь, копаюсь в себе, перебираю всю нашу жизнь и все, что я о себе знаю, и не вижу начала и не могу вспомнить, что я сделала и чем навлекла это несчастье. Ты как-то превратно, недобрыми глазами смотришь на меня, ты видишь меня искаженно, как в кривом зеркале. А я люблю тебя.
Не надо любить так запасливо и торопливо, как бы из страха, не пришлось бы потом полюбить еще сильней.
Прелесть моя незабвенная! Пока тебя помнят вгибы локтей моих, пока ещё ты на руках и губах моих, я побуду с тобой. Я выплачу слезы о тебе в чём-нибудь достойном, остающемся. Я запишу память о тебе в нежном, нежном, щемящем печальном изображении. Я останусь тут, пока этого не сделаю.
Как хорошо на свете! Но почему от этого всегда так больно?
Нельзя без последствий для здоровья изо дня в день проявлять себя противно тому, что чувствуешь; распинаться перед тем, чего не любишь, радоваться тому, что приносит несчастье. Наша нервная система не пустой звук, не выдумка. Она — состоящее из волокон физическое тело. Наша душа занимает место в пространстве и помещается в нас как зубы во рту. Ее нельзя без конца насиловать безнаказанно.
Счастье обособленное не есть счастье.
Искусство служит красоте, а красота есть счастье обладания формой, форма же есть органический ключ существования, формой должно владеть все живущее, чтобы существовать и, таким образом, искусство — есть рассказ о счастье существования.
Спор нельзя решать железом
Вложи свой меч на место, человек.
Взрослый мужчина должен, стиснув зубы, разделять судьбу родного края.
Скромность комнат
Спорила с комфортом.
Будущего недостаточно,
Старого, нового мало.
Надо, чтоб елкою святочной
Вечность средь комнаты стала.
Мир — это музыка, к которой надо найти слова!
Из ряда многих поколений
Выходит кто-нибудь вперед.
Предвестьем льгот приходит гений
И гнетом мстит за свой уход.
Всё, что реально существует, существует в рамках настоящего.
Я унизил себя до неверья.
Я унизил себя до тоски.
Я — человек отвратительный. Мне на пользу только дурное, а хорошее во вред. Право, я словно рак, который хорошеет в кипятке.
Пройдут года, ты вступишь в брак,
Забудешь неустройства.
Тишина, ты — лучшее
Из всего, что слышал.
Современные течения вообразили, что искусство как фонтан, тогда как оно — губка. Они решили, что искусство должно бить, тогда как оно должно всасывать и насыщаться. Они сочли, что оно может быть разложено на средства изобразительности, тогда как оно складывается из органов восприятия. Ему следует всегда быть в зрителях и глядеть всех чище, восприимчивей и верней, а в наши дни оно познало пудру, уборную и показывается с эстрады.
Все мы стали людьми лишь в той мере, в какой людей любили и имели случай любить.
Другие по живому следу
Пройдут твой путь за пядью пядь,
Но пораженья от победы
Ты сам не должен отличать.
Я больше всех удач и бед
За то тебя любил,
Что пожелтелый белый свет
С тобой — белей белил.
Разве когда любят, унижают?
Сними ладонь с моей груди,
Мы провода под током.
Друг к другу вновь, того гляди,
Нас бросит ненароком.
Для вдохновителей революции суматоха перемен и перестановок — единственная родная стихия. Их хлебом не корми, а подай им что-нибудь в масштабе земного шара. Построения миров, переходные периоды — это их самоцель. Ничему другому они не учились, ничего не умеют.
В снег такое наслаждение слушать длинные умные рассуждения.
Шаг вперёд в науке делается по закону отталкивания, с опровержения царящих заблуждений и ложных теорий.
